Королева Бедлама - Страница 107

107

Мэтью и Грейтхауз переглянулись, обменялись непроизнесенным вопросом: «Это возможно?»

— Есть еще одна вещь, которая может вам показаться интересной. — Рэмсенделл подошел к столу, где лежала «Уховертка», поднял ее и показал своим гостям. — Как я уже сказал, Мадам любит, чтобы ей читали. Иногда она кивает или издает тихие звуки, которые я считаю одобрением — когда я читаю ей библию или какую-нибудь другую книгу. В пятницу вечером после ужина я читал ей из этого листка. И впервые она повторила слово, которое от меня услышала.

— Слово? И какое это было слово? — спросил Грейтхауз.

— Если точнее, это было имя. — Рэмсенделл показал пальцем на место в статье. — Деверик.

Мэтью промолчал.

— Я снова перечитал статью, но реакции не было, — продолжал Рэмсенделл. — То есть речевой реакции. При свете ламп я увидел, что Мадам плачет. Вы видели когда-нибудь, господа, чтобы человек плакал беззвучно? Не меняя выражения лица, которое держится час за часом и день за днем? Но я видел, как текут слезы у нее по щекам. Она проявила эмоциональную реакцию на это имя, и это крайне примечательно, поскольку за четыре года ее пребывания здесь это проявление эмоций — первое.

Мэтью разглядывал профиль женщины. Она была совершенно неподвижна, и даже губы не шевелились, не выдавали ее тайных мыслей.

— Я прочел ей эту статью несколько раз без каких бы то ни было реакций. Я называл вслух это имя и получал только тихий вздох или изменение положения. Но я увидел ваше объявление и стал думать, не можете ли вы помочь, поскольку это — проблема, которую следует решить. Мы с Кертисом это обсудили, я поехал в субботу в Нью-Йорк, оставил вам запрос и вчера вернулся.

— Упоминание одного имени ничего не значит, — презрительно отмахнулся Грейтхауз. — Я никак не специалист, но если у нее не все дома, с чего бы это имя могло для нее что-то значить?

— Непреложный факт, что она попыталась сделать усилие. — Лицо Хальцена осветилось оранжевым пламенем от спички, поднесенной к трубке. — Кроме того, слезы. Мы серьезно уверены, что она знает это имя и по-своему пытается нам что-то сказать.

Грейтхауз, похоже, уже не так был скован в присутствии психов.

— Извините, джентльмены, но если такими доказательствами набивать матрас, вы бы спали на голых досках.

Мэтью решил сделать одну очень простую вещь — пока размолвка не перешла в ссору. Он присел возле женщины, глядя на ее профиль, неподвижный как портрет, и тихо сказал:

— Пеннфорд Деверик.

Двое врачей и Хадсон Грейтхауз смотрели на него и ничего не говорили.

— Пеннфорд Деверик, — повторил он.

Какой-либо реакции Мадам Мэтью не заметил, но… ему кажется, или ее левая рука вцепилась в подлокотник сильнее? Он подался ближе к этой женщине и сказал:

— Пеннфорд Деверик мертв.

Внезапно и плавно повернулась ее голова, и Мэтью смотрел уже ей прямо в лицо. От неожиданности он ахнул и чуть не опрокинулся назад, но удержался.

— Молодой человек! — произнесла она ясным и сильным голосом, и хотя на лице ее было то же выражение, с которым она следила за светлячками, в тоне слышалась едва заметная нотка раздражения. — Прибыл ли уже ответ короля?

— От… ответ короля?

— Таков был мой вопрос. Не будете ли вы так добры ответить?

Мэтью оглянулся на врачей, ища подсказки, но те ничего не сказали и не предложили помощи. Хальцен продолжал курить. Мэтью понял, что они не впервые слышат этот вопрос.

— Нет, мадам, — ответил он неуверенно.

— Пошлите за мной, когда он придет, — сказала женщина, ее лицо снова отвернулось к окну, и Мэтью ощутил, как она отодвигается, хотя физически расстояние не изменилось. Еще несколько секунд — и она была где-то очень далеко.

— Вот почему ее называют Королевой, — объяснил Рэмсенделл. — Этот вопрос она задает несколько раз в неделю. Однажды она спросила Чарльза, прибыл ли ответ короля, и он рассказал остальным.

Мэтью попытался снова — просто ради попытки:

— Мадам, каков был ваш вопрос к королю?

Никакой реакции.

Мэтью встал. Он по-прежнему был поглощен разглядыванием ее лица, которое стало сейчас лицом статуи.

— Вы когда-нибудь говорили ей, что ответ прибыл?

— Я говорил, — ответил Хальцен. — В порядке эксперимента. Кажется, она ожидала какого-то действия с моей стороны, и когда я не сделал ожидаемого, она вернулась в свое мечтательное состояние.

— Мечтательное состояние, — буркнул Грейтхауз себе под нос.

Мэтью вдруг почувствовал, что пока он глядит на Королеву Бедлама, его пристально разглядывают четыре других пары глаз.

Он поднял голову, посмотрел на то, что высветил желтый свет ламп на противоположной стене рядом с окном. И почувствовал, как пересохло во рту.

— Что это? — спросил он с некоторым усилием.

— А! — Рэмсенделл показал в ту сторону. — Ее маски.

Мэтью уже шагал мимо кресла Королевы, мимо Грейтхауза и двух врачей к четырем маскам, висящим на стене. Раньше он их не увидел, потому что смотрел только на пожилую даму. Две маски были чисто белые, одна красная с ромбообразным узором на щеках, и у четвертой — красные ромбы, обрамляющие глазницы.

— Маски прибыли вместе с ней, — пояснил Рэмсенделл. — Я думаю, они итальянские.

— Несомненно, — пробормотал Мэтью, вспоминая слова Эштона Мак-Кеггерса: «В итальянской традиции карнавальные маски украшают ромбическим или треугольным орнаментом вокруг глаз. В частности, маски арлекина в…»

— Венеции, — сказал Мэтью и посмотрел на другую стенку, где висел пейзаж города каналов. — Она вполне могла там бывать когда-то. — Обращался он в основном сам к себе.

107