— Почему вы думаете, что горло перерезано не сзади? — спросил Мэтью.
— Тогда убийца должен быть левшой. Я думаю, что он был… то есть что он правша. Если бы он подошел к мистеру Деверику сзади, то ударил бы дубинкой сзади по затылку. И еще: посмотрите на правую руку мистера Деверика.
Мэтью взглянул. Закоченевшая правая рука лежала поперек живота, пальцы растопырены. Приветствие, подумалось ему тогда на месте убийства. И все сразу стало ясно.
— Он собирался пожать руку своему убийце!
— Да, а пальцы растопырил в шоке от удара. Не следует ли нам искать среди джентльменов? Среди людей, которых мистер Деверик знал и уважал?
Это потрясение открыло Мэтью глаза еще на одно проявление зла, от которого холодок пробежал по коже.
— Кто бы это ни был, он хотел, чтобы мистер Деверик видел его лицо. Чтобы знал, что сейчас видит перед собой смерть. Так?
— Возможно. А может быть, все было совсем наоборот: убийца сам хотел увидеть лицо мистера Деверика и быть уверенным, что это он. Или потому, что у убийцы не было фонаря. Я не думаю, что это был случайный поступок сумасшедшего, как не было им и убийство доктора Годвина. Потому что доктор Годвин также получил удар в левый висок, и у него остался такой же синяк почти на том же месте.
Мэтью не мог ничего ответить — он размышлял, как должен был подготовиться убийца, чтобы действовать быстро, тихо и успешно. Одеться в темное, без фонаря, держать наготове дубинку — быть может, на поясе под черным плащом, и нож в ножнах пол рукой. С земли кровь не плеснет так далеко, чтобы убийца — заранее готовый к ее фонтану — не смог избежать попадания. Перчатки, конечно, — на случай, если рукоять ножа станет скользкой. Разрезы вокруг глаз — и он исчезает в темноте.
— Какая связь между доктором Годвином и мистером Девериком? — спросил Мэтью, пусть даже вопрос был слышен только ему.
— Вот вы и найдете, — ответил Мак-Кеггерс. Он отвернулся от Мэтью, показывая, что разговор окончен, и сосредоточился целиком на своих записях.
Мэтью подождал еще чуть-чуть, но было ясно, что его присутствие перестало быть желательным. Когда Мак-Кеггерс махнул рукой Зеду, и невольник стал умелыми движениями бритвы разрезать одежду на покойнике, Мэтью понял, что пора поднимать с пола фонарь, где свеча сгорела до огарка, и выходить в мир живых.
Но его восхождение к двери было ненадолго прервано.
— Иногда, — сказал Мак-Кеггерс, и по голосу и эху было понятно, что головы он не повернул, — неразумно бывает открывать внимательному наблюдателю все без исключения. Что говорить Григсби и что не говорить, я оставляю на ваше усмотрение.
— Да, сэр, — ответил Мэтью и вышел из холодной камеры.
— Ну? Ну? Рассказывай! — Мэтью едва успел выйти в дверь Сити-холла, как Мармадьюк Григсби сгреб его за шкирку. Печатник запрыгал рядом, шаг в шаг, хотя ему пришлось подналечь, чтобы угнаться за длинными ногами Мэтью. — Что думает Мак-Кеггерс? Он что-нибудь сказал об орудии убийства?
— Я думаю, не стоит превращать это в публичное обсуждение, — предостерег Мэтью, потому что даже в столь поздний час на улицах все еще бродили люди — несомненно, беженцы из таверн, — собирались на углах, дымили трубками и обсуждали жестокосердную быстроту бледного всадника, Мэтью продолжал идти, свернул за угол на Бродвей — Григсби не отставал. Мэтью на ходу подумал, что еще очень далеко идти в такую темную ночь, а в этой темноте бродит Маскер, совершивший уже два убийства. Уличные фонари почти догорели и погасли, влажный морской ветерок нес тучи, закрывавшие иногда луну. Мэтью замедлил шаг. Хотя у него и был свой слабый свет, а иногда виден был фонарь другого какого-нибудь ночного прохожего, но он решил, что все-таки лучше идти в компании.
— Не надо это так оставлять! — говорил Григсби. — Мы должны сличить свои впечатления и немедленно дать статью в «Уховертке». У меня есть прочие объявления и всякая хроника, чтобы заполнить лист, но уж эта история всяко заслуживает чернил.
— У меня завтра полный рабочий день. В смысле, уже сегодня. Может быть, в четверг я смогу тебе помочь.
— Я напишу правду, как мне она известна. Ты можешь написать статью со своими фактами и впечатлениями. А потом напечатаем. Ты же мне поможешь?
Это была утомительная работа, от которой почти слепли глаза, потому что набирать приходилось от конца к началу. И на это мог уйти — что бы там ни говорил Мэтью о «вечерней работе» — целый день и приличный кусок ночи. Но эта операция требовала по крайней мере двух человек — один мажет набор типографской краской, другой тянет за рычаг, печатая лист.
— Да, помогу, — согласился Мэтью. Григсби ему нравился, а дух этого человека внушал восхищение. И ему нравилось участвовать в верстке листка, первому видеть некоторые заметки, которые Григсби писал о пьяных дебошах в тавернах, драках между мужьями и женами, погонях за вырвавшимися на улицу быками и лошадьми, кого в каком заведении видели за каким столом и в чьей компании, и более обыденные истории: какой груз куда прибыл или убывает, какой корабль идет в какой порт и тому подобное.
— Я знал, что могу на тебя рассчитывать. Нам, конечно, нужно побеседовать с Филиппом Кови, поскольку, как я понял, он был на месте преступления первым. А ты вторым — вот повезло тебе! В смысле, какая это удача для газеты, хотел я сказать. Ну, и попробуем получить официальное заявление от Лиллехорна. Маловероятно, но не совсем уж невозможно. А знаешь, я думаю, что мы даже от лорда Корнбери могли бы получить заявление. Вот это было бы такое…