— Кажется, я научился этой штукой управлять, — перебил его Мэтью, хотя предплечье ныло хуже больного зуба.
— Рад, что ты так думаешь, — ответил Грейтхауз и тут же крутанул рапирой чуть сильнее и чуть под другим углом. У Мэтью внезапно разжались пальцы, руку будто ужалил шершень, и рапира вылетела, будто одна из комет Инкриза Мейзера.
— Извините, пальцы разжались, — сказал Мэтью, пытаясь вытряхнуть из руки жало.
— Они и сжаты толком не были. Я ж тебе велел большой палец в замок замкнуть. Подбери оружие и возвращайся где стоишь.
Мэтью повиновался.
Грейтхауз сказал:
— Сделайся тонким. Будто ты и так недостаточно тонкий, но это хотя бы к твоей выгоде. Показывай только правый бок. Ноги на одной линии со мной. Не так широко. Теперь слишком узко. Надо, чтобы в твоем выпаде была сила, но если слишком близко ставить ноги, трудно держать равновесие. Вот так, уже лучше. — Он медленно обошел круг сразу за фонарями. — Острие все время смотрит от себя. Не опускай его вниз никогда, разве что противник трех дюймов ростом. Так, хорошо. Теперь опускайся, будто садишься. Чуть сильнее. Левую руку держишь сзади, как руль. — Он снова остановился перед Мэтью. — Кончик клинка от себя. Чуть выше эфеса. Вот так, это хорошо. Теперь вытягиваешь правую руку вперед и правой ногой вперед как можно дальше — левая рука, тело и клинок на одной линии. Выпадай. Ну!
Мэтью бросил себя вперед, но его рапира не успела выйти из круга, как ее отбил в сторону клинок Грейтхауза.
— Еще раз. Корпус по линии. Левую ногу не поднимай и не волочи. И когда я говорю «выпадай», это не значит дергаться как ошалевший от жары мул. Сейчас мне нужна экономия движений, скорость придет потом.
Снова Мэтью сделал выпад, и снова рапиру чуть не выбили у него из рук.
— Я ее удержал! — гордо сказал он. — Вы видели?
— Да, моя ошибка. — Грейтхауз шагнул вперед, мелькнул быстрым движением клинок — рука Мэтью снова судорожно разжалась, а рапира воткнулась в грязь в десяти футах от него.
— В следующий раз, когда большой палец раскроешь, — мрачно пообещал Грейтхауз, — тебе всю жизнь потом будет хватать девяти пальцев на перчатках. Подними и вернись.
Мэтью послушался. Предплечье болело адски, но он стиснул зубы и решил хотя бы продемонстрировать силу духа.
— Возьми кварту — это позиция, которую я тебе только что показал. Теперь просто работай оружием. Режущий удар направо, возвращаешься в позицию, удар налево, выпад по центру. Спину держи ровно. Колени согни чуть сильнее. Спокойнее, не упадешь. Работай оружием, пока я не скажу остановиться.
Вот гад, подумал Мэтью. Он не знал, сколько еще выдержит рука, но черт его подери, если он сдастся.
— Теряешь форму, — сказал Грейтхауз, снова обходя по кругу. — Силы в руке нет, правда? Продолжай давай. Левую ногу не поднимай. Оглох, что ли? Корпус по линии!
Пот блестел на лице Мэтью, а он продолжал наносить режущие и колющие удары. Рапира весила, как наковальня, предплечье превратилось в кусок мяса без нервов. Зато плечо вопило, будто недорезанная свинья.
Ему показалось, что прошло не меньше пятнадцати минут, когда Грейтхауз сказал:
— Хватит.
Мэтью опустил оружие и принялся растирать руку, пытаясь вернуть ей жизнь. Он запыхался и тяжело дышал. Поразительно, сколько силы и энергии нужно, просто чтобы держать эту чертову рапиру, а уж тем более орудовать ею в бою.
— Сколько времени нужно, чтобы научиться? — спросил он между двумя частыми вдохами.
Грейтхауз убрал рапиру в ножны и повесил на кожаном ремне на плечо. Потом достал из кармана панталон короткую глиняную трубку, зажег ее спичкой от небольшого огнива и выпустил клуб синего дыма, проплывший над головой Мэтью.
— Лет десять, — ответил он. — В среднем.
Он убрал огниво.
— Десять лет?!
— Ты поздновато начинаешь. Меня начали учить в восемь.
— Тогда, может быть, мне нужно было бы начать с детского оружия?
— Вряд ли я смог бы тебя обучать, валяясь по полу от хохота. Да и вообще, не верю я в обучение взрослых на тупых деревяшках. Тебе нужно разработать кисть и предплечье и научиться держать корпус по линии. Деревяшки только создадут ложное ощущение прогресса.
— Вот не уверен, что смогу здесь добиться прогресса, с тупым или настоящим оружием.
Грейтхауз взял у него рапиру, обозначая конец ночной тренировки.
— Может быть, и нет, и наверняка не все люди пригодны к работе с рапирой или другим холодным оружием. Я-то знаю, что здесь многое надо помнить.
— Это сложнее, чем я думал, — согласился Мэтью.
— К несчастью, мы только ковырнули самый поверхностный слой этих сложностей. — Грейтхауз повесил обе рапиры на место, наклонился к полу и взял коричневую бутылочку. Открыв, он протянул ее Мэтью:
— На, глотни.
Мэтью ощутил запах спиртного куда раньше, чем бутылка оказалась вблизи его носа, но все равно приложился долгим глотком. Когда он вернул бренди, глаза у него заслезились.
— Спасибо.
Грейтхауз выпил, заткнул бутылку и снова взял в рот трубку.
— Шахматы ж тоже сложная вещь?
— Да. То есть поначалу. Пока не разберешься, что какая фигура может.
— Вот так же и с рапирой, только стремишься не заматовать короля и защититься от мата сам, а убить человека и не дать убить себя. Фехтование вот в чем подобно шахматам: и там, и там ты озабочен занятием обороноспособной позиции. Одинаково важны наступление и отступление — в шахматах это атака и защита. Ты должен все время думать над следующим ходом, следующим блоком, следующим выпадом. Ты должен иметь план, ты должен перехватить инициативу у своего противника. — Грейтхауз выпустил струйку дыма, оттопырив нижнюю губу. — Давай я тебя спрошу: сколько у тебя ушло, чтобы научиться играть в шахматы?