— Черт побери! — заорал Мэтью, пятясь к стене. — Вы с ума сошли?
— Еще как! — взревел Грейтхауз, сверкая дикими глазами и крепко сжав губы. — Сейчас посмотрим, на что ты способен, юный шахматист!
С целеустремленностью, напугавшей Мэтью так, что он тут же забыл о боли и усталости, Грейтхауз попер в атаку.
Первое движение было финтом влево, на который Мэтью поддался и попытался парировать. Клинок Грейтхауза мелькнул у плеча Мэтью в движении кисти, от которого воздух рассекло с шипением колбасы на горячей сковороде. Мэтью качнулся назад, чуть не упал, споткнувшись о тюк, который так сегодня тщательно убивал. Грейтхауз снова наступал, злобный конец рапиры устремился в лицо, и Мэтью мог только отбить лезвие в сторону и еще попятиться на несколько шагов — Грейтхауз теснил, не давая передышки.
Скалясь как дьявол, он рубанул Мэтью по ногам, но Мэтью увидел движение, зафиксировал большой палец и отбил клинок со звуком, больше похожим на пистолетный выстрел, чем на удар стали о сталь. На миг корпус Грейтхауза остался открытым, и Мэтью подумал снова вытянуть клинок в линию, сделать выпад и оставить этому хулигану шрам, но не успела мысль перейти в действие, как его рапиру отбили в сторону, и он отдернул голову от блеснувшего у самого носа острия. Без носа в Нью-Йорк как-то нехорошо возвращаться, подумал Мэтью и отступил снова. У него на лице выступил пот, и не только от жары и движений.
А Грейтхауз продолжал наступать, делая финты влево и вправо, хотя Мэтью уже начал по каким-то признакам его движений — вынос плеча вперед и положение опорного колена — отличать истинный удар отложного. Вдруг Грейтхауз ушел вниз и выгнул рапиру вверх так, что она должна была войти противнику под нижнюю челюсть и выйти сзади из шеи, но Мэтью, к счастью, уже там не было — он успел увеличить дистанцию.
— Ха! — вдруг выкрикнул Грейтхауз, с сумасшедшей радостью ткнул рапирой Мэтью в ребра с правой стороны — он едва успел отскочить. Но удар был слабый, и оружие Грейтхауза описало круг и вернулось слева. На этот раз Мэтью остался на месте, сжал зубы и парировал удар рапирой, как этот человек его учил: сильное против слабого.
Но ничего даже похожего на слабость в Хадсоне Грейтхаузе не было. Он отступил всего на шаг и снова рванулся в атаку с невероятной силой — лев в родной стихии смертельной схватки. Отбивая удар — на сей раз всего на волосок от себя, — Мэтью ощутил силу, чуть не выбившую не только оружие из руки, но и плечевую кость из сустава. Следующий удар пришелся в лицо, и Мэтью едва успел заметить его приближение — как серебристый блеск рыбы в темной воде, — отдернул голову, но что-то куснуло в левое ухо еще до того, как он успел взять защиту.
«Боже мой! — подумал он в приливе мертвящего страха. — Я ранен!»
Снова он попятился, чуя, как подкашиваются колени.
Грейтхауз медленно наступал, вытянув руку с рапирой, лицо его было мокрым от пота, в налитых кровью глазах стояли видения других полей битвы, где валялись окровавленные груды тел и голов.
Мэтью сообразил, что надо звать на помощь — этот человек сошел с ума. Если заорать, миссис Герральд должна услышать — он ее не видел сегодня, но предположил, что она дома.
Единственная надежда, что она дома! Он открыл было рот в душераздирающем вопле, но угрожающая масса Хадсона Грейтхауза рванула вперед, замахиваясь рапирой для удара по голове, и Мэтью успел ответить лишь инстинктивно, пытаясь выстроить бешено вертящуюся сборку каких-то сведений о фехтовании, туго зажимая большой палец, туже чем туго, до перелома костей, отмечая про себя дистанцию и скорость, отбил клинком атакующую рапиру. Но вдруг клинок Грейтхауза пришел снизу — серебристый промельк, смертельная комета, и еще раз Мэтью отбил удар, звон наполнил каретный сарай, от сотрясения зубы запрыгали в деснах. Грейтхауз казался завихрением нагретого воздуха, получеловек-полурапира, сверкающая сверху, снизу, слева и справа, жалящая, как змея. И снова Мэтью отбил ее у самой груди, отступил еще на два шага — и уперся в стену.
Не было времени выбираться из западни, потому что разъяренный учитель налетел на него, и за молниями сыпались громы ударов. Мэтью только успел поставить рапиру поперек, и оружие Грейтхауза ударило в нее, сцепилось сильное с сильным, противник давил с сокрушительной мощью. Мэтью изо всех сил держал клинок, стараясь устоять против уже понятого намерения Грейтхауза — выбить у него оружие одной только грубой силой. Лезвия скрежетали, сражаясь друг с другом, сталь по стали. Мэтью казалось, что сейчас у него вывихнется кисть. Лицо Грейтхауза и горящие глаза казались ему демоническими планетами, и неожиданно, в тот момент, когда казалось, что голова вот-вот лопнет, пришла нелепая мысль, что противник пахнет козлом.
Внезапно давление на рапиру прекратилось.
— Ты убит, — сказал Грейтхауз.
Мэтью заморгал. Что-то острое кольнуло его в живот, он посмотрел вниз и увидел черную рукоять шестидюймового кинжала, зажатого в левой руке учителя.
— Кто прячет документы, — пояснил Грейтхауз с натянутой улыбкой, — а кто ножи. Я только что вспорол тебе живот. Через несколько секунд твои внутренности хлынут наружу — тем быстрее, чем громче будешь вопить.
— Красиво, — сумел сказать Мэтью.
Грейтхауз отступил и опустил рапиру и кинжал.
— Никогда, — сказал он, — никогда не подпускай противника вплотную. Ты понял? Делай что хочешь, но чтобы он был на расстоянии клинка. Видишь, как у меня большой палец запирает хват? — Он поднял левую руку, показывая, как она держит рукоять. — Только перелом руки мог мне помешать вспороть твою хлебную корзину — и можешь мне поверить, именно в брюхо попадет тебе кинжал при такой плотной схватке. Рана болезненная, мерзкая — и заканчивает любой спор.