Королева Бедлама - Страница 2

Очень изредка и очень мимолетно Мэтью ловил на себе блеск черных глазок Осли, но тут же голова в белом парике отворачивалась от него, и продолжался разговор с двумя младшими. Посторонний наблюдатель, глядя на худощавое лицо молодого Корбетта с выдающимся подбородком, на его озаренную свечами бледность и непослушную копну тонких волос, вряд ли догадался бы, что перед ним крестоносец, чья миссия — постепенно, вечер за вечером, — переходила в одержимость. В своих коричневых башмаках, серых панталонах и простой белой рубашке, несколько обтрепанной на вороте и манжетах, но тщательно выстиранной, он был с виду вполне под стать своему занятию: клерк магистрата. Конечно, магистрат Пауэрс не одобрил бы эти ночные странствия, но Мэтью не мог не совершать их, поскольку самым глубинным желанием его сердца было увидеть Эбена Осли на городской виселице.

Осли отложил трубку и придвинул к себе настольную лампу. Его сосед слева — темноволосый мужчина с глубоко посаженными глазами, лет на девять или десять старше Мэтью — что-то говорил тихо и серьезно. Осли — жирная свинья с выставленной челюстью, лет этак хорошо за пятьдесят — внимательно слушал. Наконец он кивнул и полез в карман своего сюртука вульгарного винного цвета — кружева задрожали на надувшемся брюхе. Белый парик на голове Осли украшали тщательно завитые локоны — возможно, в Лондоне это было современной модой, но здесь, в Нью-Йорке, — украшением хлыща. Из кармана Осли вынул обернутый лентой свинцовый карандаш и блокнот, который Мэтью видел у него уже не первый и не десятый раз. Обложка была украшена узором в виде золотого листа. Мэтью уже размышлял, не являются ли для Осли записи в блокноте такой же страстью, как ломбер и триктрак, владеющие умом и кошельком этого человека. С мимолетной улыбкой он представил себе, что там может быть написано: «Сегодня утром — ломоть хлеба… пару фиг… о Боже, сегодня только маленький кусочек…» Осли послюнил кончик карандаша и стал писать. На странице, заметил Мэтью, появились три-четыре строки. После чего блокнот был закрыт и убран, равно как и карандаш. Осли снова заговорил с темноволосым, а тем временем другой — светло-русый и широкоплечий, с моргающими воловьими глазами под тяжелыми веками — следил за идущей по соседству шумной игрой в кости. Осли широко улыбнулся, и желтый свет ламп честно отразился от его желтых зубов. Группа уже выпивших прошла, спотыкаясь, между Мэтью и предметом его интереса, и как раз в это время Осли и его спутники встали и потянулись за шляпами к стенным крюкам. Треуголку Осли украшало алое перо, у темноволосого оказалась кожаная широкополая шляпа, а у третьего — обычная шапка с коротким козырьком. Все трое направились к стойке владельца платить по счету.

Мэтью ждал. Когда монеты опустились в денежный ящик и троица вышла на Док-стрит, Мэтью надел собственную коричневую полотняную шляпу и встал. У него слегка кружилась голова — крепкий эль, клубы дыма и дикий шум таверны несколько выбили его из колеи. Быстро расплатившись, он вышел в ночь.

Ох, насколько же легче было на улице! Теплый ветерок в лицо казался прохладным по сравнению с духотой людной таверны — так всегда бывало, когда он выходил из «Старого адмирала». Много раз ему случалось прослеживать путь Осли до этой таверны, и можно бы уже не реагировать на нее так остро, но в понимании Мэтью хороший вечер — это стакан легкого вина и вдумчивая партия-другая в шахматы с кем-нибудь из завсегдатаев «Галопа». Ночной бриз нес вонь смоляных бочек и дохлой рыбы из гавани, но в том же бризе угадывался и другой запах: резкий одеколон Эбена Осли с ароматом гвоздики. Он почти купался в этом веществе. С тем же успехом этот человек мог прихватить с собой зажженный факел, чтобы отмечать свои приходы и уходы — так куда легче было успевать за ним по ночам. Но сегодня Осли и его спутники никуда не спешили, очевидно, потому что шли впереди, не торопясь. Они прошли круг света от фонаря на деревянном столбе на пересечении Док-стрит с Бродвеем, и Мэтью заметил их намерение свернуть на Бридж-стрит. Новый путь, отметил он про себя. Обычно Осли направлялся обратно за шесть кварталов к северу, к приюту на Кинг-стрит. Лучше вперед не лезть, подумал Мэтью. Лучше идти следом и наблюдать.

Он пошел следом, переходя мощеную улицу. При высоком росте и худобе слабым он не был и шел широким шагом, который приходилось сдерживать, чтобы не упереться в спину своей мишени. Запах Больших Доков рассеялся, сменившись пьянящим ароматом сена и живности. В этой части города располагались конюшни и загоны со свиньями и коровами. На складах штабелями ящиков и бочек лежали товары с моря и с ферм. Иногда сквозь ставни мелькал огонек, будто кто-то ходил со свечой по конюшне или конторе. Никогда нельзя было сказать, что все жители Нью-Йорка ночью спят или веселятся — некоторые работали бы круглые сутки, если бы позволяла физическая выносливость.

Мимо процокала копытами лошадь, несущая всадника в начищенных сапогах. Мэтью увидел, что Осли и его двое спутников сворачивают на следующем углу на Бродвей рядом с домом губернатора. Он осторожно свернул туда же. Его дичь шла все так же на квартал впереди, по-прежнему не торопясь. В нескольких верхних окнах белой кирпичной резиденции губернатора за стенами Форта Уильяма-Генри горел свет. Новый ее хозяин лорд Корнбери прибыл из Англии всего несколько дней назад. Мэтью его еще не видел, как и никто из его знакомых, но по городу висели объявления о собрании завтра в Сити-холле, и вскоре Мэтью рассчитывал увидеть этого джентльмена, которому королева Анна поручила бразды правления города Нью-Йорка. Неплохо, чтобы кто-то наконец натянул вожжи, потому что среди констеблей разброд и шатание, а мэр города Томас Худ в июне скончался.